Неточные совпадения
Через четверть часа ожидания за
дверью, ведущею в кабинет Балалайкина, послышался шум, я вслед за тем оттуда вышла, шурша платьем и грузно ступая ногами, старуха, очевидно,
восточного происхождения.
Армянин — лавочник в синей черкеске тонкого сукна с галунами стоял у отворенной
двери, в которую виднелись ярусы свернутых цветных платков, и с гордостию
восточного торговца и сознанием своей важности ожидал покупателей.
По древнему обычаю, он испытывает силы в кулачной борьбе и заговаривает свои силы: «Стану я, раб божий, благословясь, пойду перекрестясь из избы в
двери, из ворот в ворота, в чистое поле в восток, в
восточную сторону, к окияну-морю, и на том святом окияне-море стоит стар мастер, муж святого окияна-моря, сырой дуб креповастый; и рубит тот старый мастер муж своим булатным топором сырой дуб, и как с того сырого дуба щепа летит, такожде бы и от меня (имярек) валился на сыру землю борец, добрый молодец, по всякий день и по всякий час.
Минут пять спустя вошел в комнату человек лет тридцати пяти, черноволосый, смуглый, с широкоскулым рябым лицом, крючковатым носом и густыми бровями, из-под которых спокойно и печально выглядывали небольшие серые глаза. Цвет этих глаз и выражение их не соответствовали
восточному складу остального лица. Одет был вошедший человек в степенный, долгополый сюртук. Он остановился у самой
двери и поклонился — одной головою.
Он прошел боскетную, биллиардную, прошел в черный коридор, гремя, по винтовой лестнице спустился в мрачный нижний этаж, тенью вынырнул из освещенной луной
двери на
восточную террасу, открыл ее и вышел в парк. Чтобы не слышать первого вопля Ионы из караулки, воя Цезаря, втянул голову в плечи и незабытыми тайными тропами нырнул во тьму…
— Малгоржан! подите, отворите
двери! — вскричал Полояров
восточному человеку.
Вся эта комната была устлана
восточными коврами, и в ней звук шагов совершенно пропадал. Запах дорогих сигар и каких-то тонких духов, доходивший из спальни, куда вела стеклянная низкая
дверь, подходил к убранству этого не очень высокого, но поместительного покоя, драпированного, по-заграничному, темно-красным сукном.
Вдали, в
дверях, показалось, как в раме, бледное, но все еще прекрасное лицо и стройная фигура
восточной девы.
Стены этого обширного кабинета были заставлены частью книжными шкафами, а частью широкими турецкими диванами, утопавшими в мягких
восточных коврах, покрывавших и паркет. Богатые красивые бархатные драпировки обрамляли окна и единственную
дверь. У среднего окна, выходящего на север, стоял дорогой старинный письменный стол, заваленный журналами, газетами, визитными карточками и письмами. Все это лежало в изящном беспорядке.